Выходные в Каире
Стопроцентная арабика
«Это отличная гостиница, — говорили мне друзья. — Тебе ведь нравится „Бегущий по лезвию“? Понравится и „Берлин“. Таксист, пожав плечами, остановился у потрепанной двери. Я вопросительно обернулся. „Берлин“, — кивнул таксист. За дверью оказалась богатая, но потрескавшаяся лестница. Сквозь ступени пробивалась трава. Покосившись, в шахте висел неработающий лифт. Откуда-то из-за стен доносился крик муэдзина.
Мы поднялись на четвертый этаж. У дальней квартиры дремал перед телевизором портье. Почувствовав нас, он встрепенулся, вскочил и распахнул дверь. При тусклом свете лампы мы увидели конторку и уходящий вдаль коридор. Четырехметровые потолки растворялись в полумраке. Это же коммуналка, понял я. Огромная коммуналка из тех, что еще сохранились в Петербурге.
В номере с потолка свисала паутина, по углам громоздились хлопья пыли, а в грандиозной ванне, вероятно, купались еще фараоны. Жить в „Берлине“ было тяжело — на следующий день мы переехали, — но эту гостиницу я вспоминаю до сих пор. Как выглядел тот дом во времена своей молодости? Что случилось с первыми владельцами квартиры? Для меня „Берлин“ так и остался самой загадочной гостиницей на свете.
Каир — слишком большой город, чтобы описать его на нескольких страницах. Он как Нью-Йорк, или Рим, или Стамбул: на каждый квадратный метр здесь приходится слишком много информации, чтобы считать ее, проехав мимо на такси. Прилетев на долгие выходные, только и успеваешь получить несколько ярких, но совершенно не связанных между собой впечатлений.
Самое сильное из этих впечатлений производит сама материя, из которой сделан город. Гостиница стала прелюдией к целому миру потертых дверей, выцветших стен, облупившейся краски. За три дня в Каире я не увидел ни одного здания, автомобиля, плаката, который был бы новым или хотя бы помытым меньше недели назад. Пыльными здесь кажутся даже гранаты, выставленные на прилавках торговцев свежим соком, — и суть Каира, как и сок граната, приходится извлекать с помощью легких, но точных нажатий.
Один из самых пронзительных слоев Каира — полуфранцузский город, который построил просвещенный хедив Исмаил-паша к открытию Суэцкого канала. Его обломки воспринимаются острее, чем Город мертвых, где люди живут прямо на кладбище, — просто потому, что XIX век примерять на себя проще, чем Средневековье.
Боковым зрением, особенно в четыре часа утра, район вокруг площади Талаат-Харб — практически Париж: те же прямые бульвары, та же оссманновская пышность зданий, те же балконы, вазы и кариатиды, разве что камень другого оттенка. В четыре часа дня это Париж через двести лет — как будто обитатели всех этих домов исчезли, испарились, уступив место пестрой толпе уличных торговцев тканями и мандаринами. Окна навсегда закрыты ставнями, вазы потрескались, на тротуарах шумит бесконечный базар.
Сперва ты идешь вместе с шумной толпой в самый освещенный угол, где под пуленепробиваемым стеклом хранятся сокровища Тутанхамона. Потом сворачиваешь в случайную дверь, проходишь анфиладу пустых залов, где выстроились полки вооруженных до зубов солдат, сопровождающих фараона в загробное царство, и вдруг оказываешься в полном одиночестве. Сверху строго смотрят французские таблички «Курить воспрещается»; на стенах проступают какие-то темные полотна. Что это — старые мастера в Египетском музее? Напрягаешь глаза — а это фаюмские портреты.
Чем дальше продвигаешься вглубь здания, тем меньше оно становится похоже на музей и все сильнее — на склад археолога-маньяка, который давно бросил изучать свои находки и только копает и копает, забывая даже снабжать добычу ярлыками. Каменные реликвии четвертой, пятой, двадцать пятой династий грудой свалены на полу без видимой системы или концепции. Страшно подумать, сколько этих стел, барельефов, покрытых иероглифами плит по-прежнему лежит в песке, ожидая своего часа. Что будет, когда в Гизе откроют новое здание музея? Вероятно, его заполнят до отказа золотыми масками, а сюда примутся контейнерами свозить каменные статуи.
Утром в понедельник ты снова просыпаешься от усиленного сотнями мегафонов вопля муэдзина. Вопль доносится со всех сторон, отражаясь от стен домов, вибрируя и прерываясь лишь для того, что-бы через долю секунды начаться с новой силой. Дребезжит люстра.
На балконе пахнет бензином. Внизу стоят в пробке два миллиона автомобилей, которые, кажется, заводятся с помощью египетских секретов вечной молодости. Черно-белые такси — по большей части тридцатилетние «лады» и «ситроены» — отчаянно гудят, пытаясь пересечь площадь со сломанным светофором. Ты складываешь чемодан, надеясь, что смог самолетам не помеха.
Мы поднялись на четвертый этаж. У дальней квартиры дремал перед телевизором портье. Почувствовав нас, он встрепенулся, вскочил и распахнул дверь. При тусклом свете лампы мы увидели конторку и уходящий вдаль коридор. Четырехметровые потолки растворялись в полумраке. Это же коммуналка, понял я. Огромная коммуналка из тех, что еще сохранились в Петербурге.
В номере с потолка свисала паутина, по углам громоздились хлопья пыли, а в грандиозной ванне, вероятно, купались еще фараоны. Жить в „Берлине“ было тяжело — на следующий день мы переехали, — но эту гостиницу я вспоминаю до сих пор. Как выглядел тот дом во времена своей молодости? Что случилось с первыми владельцами квартиры? Для меня „Берлин“ так и остался самой загадочной гостиницей на свете.
Каир — слишком большой город, чтобы описать его на нескольких страницах. Он как Нью-Йорк, или Рим, или Стамбул: на каждый квадратный метр здесь приходится слишком много информации, чтобы считать ее, проехав мимо на такси. Прилетев на долгие выходные, только и успеваешь получить несколько ярких, но совершенно не связанных между собой впечатлений.
Самое сильное из этих впечатлений производит сама материя, из которой сделан город. Гостиница стала прелюдией к целому миру потертых дверей, выцветших стен, облупившейся краски. За три дня в Каире я не увидел ни одного здания, автомобиля, плаката, который был бы новым или хотя бы помытым меньше недели назад. Пыльными здесь кажутся даже гранаты, выставленные на прилавках торговцев свежим соком, — и суть Каира, как и сок граната, приходится извлекать с помощью легких, но точных нажатий.
Куда нажимать — на самом деле все равно. Следы древних цивилизаций проступают повсюду. Но если среди пирамид этого чувства ожидаешь — на то они и пирамиды, — то в самом Каире голова иногда идет кругом. За десять веков у города сменилось столько владельцев, что полчаса в лабиринте рынка Хан-эль-Халили — как экскурсия по музею, в котором представлены экспонаты всех эпох Северной Африки: пятнадцатый век громоздится на одиннадцатый, арабские лавки стоят бок о бок с французскими кафе, мрачный осел тащит на буксире «ладу».
Один из самых пронзительных слоев Каира — полуфранцузский город, который построил просвещенный хедив Исмаил-паша к открытию Суэцкого канала. Его обломки воспринимаются острее, чем Город мертвых, где люди живут прямо на кладбище, — просто потому, что XIX век примерять на себя проще, чем Средневековье.
Боковым зрением, особенно в четыре часа утра, район вокруг площади Талаат-Харб — практически Париж: те же прямые бульвары, та же оссманновская пышность зданий, те же балконы, вазы и кариатиды, разве что камень другого оттенка. В четыре часа дня это Париж через двести лет — как будто обитатели всех этих домов исчезли, испарились, уступив место пестрой толпе уличных торговцев тканями и мандаринами. Окна навсегда закрыты ставнями, вазы потрескались, на тротуарах шумит бесконечный базар.
Одно из немногих мест, сохранивших память о блестящем Каире, — El Hurreya, старое кафе на площади Эль-Фалаки. Когда-то это было чопорное заведение с зеркалами и мраморными столиками. Теперь зеркала потускнели, столешницы покрылись царапинами; хозяева заменили стулья на более дешевые, а пол стали мыть только раз в день. Но жизнь продолжается: в одном углу сидят, как и раньше, игроки в шахматы, в другом курят кальян студенты-бездельники. Кофе наливают по-прежнему отменный, с кардамоном, которого часто кладут больше, чем самого кофе, да еще и подают пиво — неожиданное счастье в пыльную сорокаградусную жару. И вдруг становится так хорошо, что думаешь — может быть, время только добавило Каиру привлекательности?
Египетский музей начинается, как государственное казначейство: с противотанковых ежей. Потом — фасад с облупившейся краской, галдящие школьные группы на ступенях, жестикулирующие гиды, в десятиминутной речи объясняющие на английском, японском, немецком и русском тонкости политики фараона Снофру.
Сперва ты идешь вместе с шумной толпой в самый освещенный угол, где под пуленепробиваемым стеклом хранятся сокровища Тутанхамона. Потом сворачиваешь в случайную дверь, проходишь анфиладу пустых залов, где выстроились полки вооруженных до зубов солдат, сопровождающих фараона в загробное царство, и вдруг оказываешься в полном одиночестве. Сверху строго смотрят французские таблички «Курить воспрещается»; на стенах проступают какие-то темные полотна. Что это — старые мастера в Египетском музее? Напрягаешь глаза — а это фаюмские портреты.
Чем дальше продвигаешься вглубь здания, тем меньше оно становится похоже на музей и все сильнее — на склад археолога-маньяка, который давно бросил изучать свои находки и только копает и копает, забывая даже снабжать добычу ярлыками. Каменные реликвии четвертой, пятой, двадцать пятой династий грудой свалены на полу без видимой системы или концепции. Страшно подумать, сколько этих стел, барельефов, покрытых иероглифами плит по-прежнему лежит в песке, ожидая своего часа. Что будет, когда в Гизе откроют новое здание музея? Вероятно, его заполнят до отказа золотыми масками, а сюда примутся контейнерами свозить каменные статуи.
Утром в понедельник ты снова просыпаешься от усиленного сотнями мегафонов вопля муэдзина. Вопль доносится со всех сторон, отражаясь от стен домов, вибрируя и прерываясь лишь для того, что-бы через долю секунды начаться с новой силой. Дребезжит люстра.
На балконе пахнет бензином. Внизу стоят в пробке два миллиона автомобилей, которые, кажется, заводятся с помощью египетских секретов вечной молодости. Черно-белые такси — по большей части тридцатилетние «лады» и «ситроены» — отчаянно гудят, пытаясь пересечь площадь со сломанным светофором. Ты складываешь чемодан, надеясь, что смог самолетам не помеха.
ВИЗА
В аэропорту, на месяц, $15ДЕНЬГИ
Национальная валюта — египетский фунт (£)£10 = $1,122
КОГДА ЕХАТЬ
Январь: +20°С.Апрель: +27°С.
Июль: +41°С.
Октябрь: +30°С
Лучшее время года для поездки в Каир — осень и весна: зимой в Каире бывает дождливо, а летом слишком жарко.
35 Giza Street, Giza
Лучшее время года для поездки в Каир — осень и весна: зимой в Каире бывает дождливо, а летом слишком жарко.
КАК ДОБРАТЬСЯ
Прямые регулярные рейсы в Каир есть только из Москвы — самолеты «Аэрофлота» и Egypt Air долетают до Африки за 4 часа (от €197 плюс сборы).ГДЕ ЖИТЬ
Люкс
Four Seasons at the First Residence35 Giza Street, Giza
Двухместный номер — от €300 Первый каирский Four Seasons (теперь их в городе уже два) отличается безупречным обслуживанием и номерами, из которых открывается захватывающий вид на пирамиды.
Mena House Oberoi
Pyramids' Road, Giza
Mena House Oberoi
Pyramids' Road, Giza
Двухместный номер — от €170 Перестроенный в пятизвездочный отель старый павильон для охоты хедива Исмаила, в 700 м от пирамиды Хеопса.
Бизнес-отель
Ramses Hilton1115 Corniche El Nile
Двухместный номер — от €101. 36-этажная башня на восточном берегу Нила с рестораном под самой крышей, откуда видно весь Каир.
19 Alfi Bey Street
Колониальный отель
Windsor19 Alfi Bey Street
Двухместный номер — от €35. Расхваленный Майклом Палином из «Монти Пайтона» отель в здании бывшего британского офицерского клуба.
ГДЕ ЕСТЬ И КУРИТЬ КАЛЬЯН
Египетская кухня
Abou El Sid
14 Hassan Street
Модный ресторан с упором на самые популярные в Египте блюда вроде кролика, тушенного с бобами и чесноком.
Модный ресторан с упором на самые популярные в Египте блюда вроде кролика, тушенного с бобами и чесноком.
Ближневосточная кухня
Khan el-Khalili Restaurant
5 Sikkat El-Badistan
Любимый ресторан нобелевского лауреата Нагиба Махфуза. Легкие закуски подают в кафе имени писателя, расположенном рядом.
Midan Al-Falaki
Старое кафе, популярное у студентов Американского университета в Каире. Здесь кроме обычных чая и кофе подают еще и пиво.
Khan El-Khalili
Старинное кафе на оживленной торговой улице. Отличный выбор табака и традиционных прохладительных напитков.
Самое большое в мире собрание египетских древностей, на тщательный осмотр которого уйдет целый день.
Кафе
AL HurreyaMidan Al-Falaki
Старое кафе, популярное у студентов Американского университета в Каире. Здесь кроме обычных чая и кофе подают еще и пиво.
Кальян
Fishawi’sKhan El-Khalili
Старинное кафе на оживленной торговой улице. Отличный выбор табака и традиционных прохладительных напитков.
ЧТО СМОТРЕТЬ
Египетский музей
Midan TahrirСамое большое в мире собрание египетских древностей, на тщательный осмотр которого уйдет целый день.